Э́двард Чеснокóв


СОРВАТЬ ДОГОВОРНЯК


Роман поколения

2022 год. Как и в минувшие столетия, Россия сражается с войсками Объединённого Запада на Украине. И как и тогда — покуда простые парни гибнут по обоим берегам Днепра — внешние сети влияния пытаются обнулить наши боевые успехи, слив честную победу через грязный «договорнячок» за спиной народов.

Но в мире есть вещи сильнее транснациональных денег! Циничный житель Дома на Баррикадной и корреспондент иновещательного холдинга «Soviet Life» Отакáр Чеснакóв, нарушавший все заповеди журналистской этики (клевета, фейкомётство, бюджеты на чёрный пиар, вымогалово блоков на негатив), проникает в мир международных дельцов и их марионеток, продажных политиков, пытаясь остановить подковёрные переговоры о сепаратном «мире». Открывая одну нечеловеческую тайну глобальных элит за другой, он вынужден каждый раз делать страшный выбор: ведь ещё один сегодняшний день войны — это смерти твоих друзей, а её прекращение раньше стратегического срока — это их же смерти уже послезавтра.

«Сорвать договорняк» — беспощадный роман в жанре «автофикшн»: беллетризованные воспоминания одного из людей, участвовавших в той кампании — на невидимом фронте гибридных операций и психотронных ударов за тысячи километров от расположения врага.
Замечания правового и технического характера
Последующие страницы (включая названия организаций, имена персонажей и дневниковые впечатления одного из героев о мобилизационной осени 2022 года) является литературным произведением, вымыслом. Датировки некоторых событий, а равно и семейно-биографические детали реальных исторических лиц, объемлющих сюжетную канву, намеренно смещены, дабы Автор писал не Хронику, а всего-навсего Роман.

Почти весь он (за исключением, по понятным причинам, фрагментов, относящихся к 1943 году) исполнен в «крылóвице» — с проставлением ударений в именах людей, названном так в честь русского писателя К.А. Крылóва (1967–2020), внедрившего эту практику на язык.

Ну и, наконец, — продлевая прелюдию, ибо чтение технических обрамлений к основному корпусу текста напоминает упоение запахом от неспешной распаковки нового ноутбука, — Автор полагает «авторское право» отжившим инструментом угнетения, идущим на пользу лишь монстрам-корпорациям, а не людям-творцам, и посему приветствует любое свободное распространение его работы, в том числе шекспировскими и машинопечатными средствами.
Памяти

Михаи́ла Фри́бена («Лемýра»),
И́горя Ма́нгушева («Бе́рега»),
Александра Кали́нина (в тг — «Ксеного́лоса», в армии — «Корсáра»),
а также † Дарьи Д.
и других друзей, ушедших во время СВО, посвящаю.
Шаг Первый

Встреча с Наставником

(21 апреля 2024 года)

Большая женская грудь, нáтуго обтянутая небесно-голубой жилеткой стюардессы. Её обладательница призывно глазастит, пя́тит плечи вперёд и чуть выгибается, потом приближает к экрану пухлые губки (на экране это сопровождено вспышкой-роем виртуальных сердечек):

лети ко мне в Калининград, Óто.
на кантианском конгрессе обнимемся.
и не только.)))
твоя Зо ♡♡

Миг — одноразовое видео-послание исчезает, на экране моего телефона в русском национальном мессенджере «Телеграм» остаётся лишь цифровая пыль.

В нос ударяет пых дешёвых сигарет: рядом со мной, в соседнее ложементи́рованное кресло бизнес-класса, усаживается пожилой китаец: унылый костюм, партийный значок (серпасто-молоткастый кумач поверх серебрéющего круга-солнца) и аляповатый пластиковый термос китайского чаю: эта китайская традиция брать национальный напиток в любое транспортное средство настолько могущественна, что преодолевает даже стомиллилитровые правила авиационной безопасности. Стюардесса с утиными губами, чем-то похожая на Зо — девушку, до которой я вылетаю в Калининград; если люди одной расы кажутся нам на одно лицо, то и люди с одним функционалом становятся одной расой, — приняв пальто китайца, относит в гардеробный шкаф на входе в салон: летать без складок на верхней одежде — привилегия богатых.

— Вы так на меня смо́трите: как следователь на допросе, — говорит мой новый сосед, умильно коверкая русское (вместо «с» у него — «сы», и так далее: каждую букву нашего алфавита китаец наполняет по меньшей мере двумя звуками, как привычно в большинстве его иероглифов). — Да, да, я только что покурил в туалете у гейта — но от Москвы до Калининграда после, кхх, известных событий теперь летят по дуге, через Ленинград и Балтику — почти три часа… — он заходится кашлем.

— А вы, судя по состоянию ваших зубов и кожи, смолите по пачке в час, — парирую я; в другой раз я бы не вступил в ступор-спор с человеком старше и влиятельней (не каждый может отвалить ₽45к за трон в бизнесе); но сейчас я на волне, я на пике, я в рáже, и эта стюардесса, похожая на Зо (но не Зо же она и есть?) предлагает шестнадцати счастливчикам из нашего носового закутка бесплатное приветственное вино (я не пью, но многие соглашаются) — но в этот раз, нет, мне жадно хочется пить и упиваться: я сделал самый отчаянный поступок в моей жизни, я сорвал сепаратные мирные переговоры нескольких сверхдержав, и я потопил танкер с «теневой нефтью» у берегов африканского Того, и я проводил последние месяцы в самом нечеловеческом напряжении, когда малейшая ошибка повлекла бы конец, и я бросил женщину, с какой прожил восемь токсично-относительных лет, в пользу хулиганистой небо-девушки по имени Зо (она просит называть себя так — сокращённо от польской «Зофи́и»), с которой у меня, как мне кажется, может наконец получиться.

— Да, курю. Надо же отчего-то умереть, — без вызова отвечает китаец.

— Глупо приближать то, что и так придёт.

— Вся наша жизнь — это постоянный выбор между приоритетами. В моём случае — книги мёртвых писателей продаются куда лучше, нежели у живых. Кхе!

Китайцы, писательство, проблема конфликта предопределённости и свободы воли — я рывком вспоминаю такой же апрельский день, 2008 год, когда мне 21, Тверской бульвар, 25, четвёртый курс Литинститута — мы с Цинли́н, моей однокурсницей и соседкой по Дому на Баррикадной, идём до Литинститута пешком (в том ничтожном проценте процента от жителей Москвы, кто может позволить себе добираться до места назначения не в потнодавке метро и вонючих маршруток — тогда по Москве ещё бегали эти жёлтые грязномикроавтобусы); мы садимся на лавочку у памятника Есéнину, где на постаменте всегда живые цветы, и готовимся к семинару у литинститутского профессора Ужанко́ва, который ведёт спецкурс «Евангелическая основа русской словесности». Моя подруга Цинли́н — правнучка китайского коминтерновского кунфуиста, поднявшего коммунистическое восстание на Урале в 1918 году; в смешении кровей (тончайшие лингвонюансы: возьми поменяй местами: «в кровосмешении» — родится совсем не то) у неё азиатская внешность и большие глаза; впрочем, сейчас она работает в крупном издательском проекте и просит называть себя «Ци́ля» — это ей помогает в российском литературном мире; «ну так что, сестра? — как я называю её с детства, — в чём, по профессору Ужанко́ву, заключается евангелическая основа русской словесности?» — «В том, — она отвечает, ничуть не проглядывая лекционный блокнотик; о, невозможно вспомнить, что ещё так недавно мы не тáпали по виртуальной клавиатуре, а писали с руки, — в том, что за каждый твой грех последует наказание…» — «Пример?» — «Ну возьмём хотя б наименее православного, вернее, максимально отстоящего от православного дискурса писателя — Влади́мира Набóкова. Его роман ‘‘Камера обскура’’:там герой… э-э… Крéчмар… изменяет жене с беспутной девчонкой — и по мере сюжета, по мере того, как он продолжает грехопадение, отвергая возможности для раскаяния и для исправления, которые подкидывает ему Бог (или, в данном случае, Автор) — Крéчмар теряет всё: семью, маленькую дочь, зрение, честь и, под конец, и жизнь».

Стюардесса (моя профессиональная привычка, подмечаю имя в нагрудном прямоугольнике: Оз) раздаёт нам картонки меню — в бизнес-классе можно выбирать из тающе-тайского риса, хамона с Хамовнического рынка и прочих конфиденциальных конфет.

«…За каждый твой грех последует наказание…»

— Так вы писатель, — возвращаюсь я к собеседнику.

— Меня зовут Си Вэньси́нь… Не смущайтесь, «Вэньси́нь» — женское имя: моя старшая сестра, первенец в семье, кхххх, умерла от голода, потому родители назвали меня в её честь, — почему-то с улыбкой отвечает китаец, возвращая стюардессе карточку с выбранными им яствами.

Наш самолёт «Москва-Калининград» выруливает на полосу. Я ло́баю себя по хлý.

— Си Вэньси́нь! Автор книги «Три формы познания»! Это же величайшая фантастическая трилогия ever! Самый продаваемый роман китайского автора в мире!

— После «Троецарствия» и «Сборника речей и выступлений Председателя кх-кх-КНР Си Цзиньпи́на», — скромничает он.

Я захожусь в экстазе: когда ты в рáже, то одна удача сплошетя́нет другую: удача, вот жужжит журналистская удача: только что и одновременно вышли аж две экранизации его романа, в Китае и на американском «Нетфликсе», и я даже направлял куда-то в Пекин запросы на интервью (погрязшие в партийно-союзописательских картотеках) — а тут…

— А вы, видимо, журналист? — отплачивает мне он и, наслаждаясь эффектом, добавляет: — Для развитого Разума ничего не стоит читать язык тела… в данном случае — вашу микромимику, направление взгляда, кхжж-жесты…

Я вздрагиваю; ну а и ведь же да: после месяцев напряжения я утратил контроль; это, наверно, звоночек, не то — совершу ошибку… Пряча усмешку в конфуцианскую бородку, Си Вэньси́нь продолжает:

— Но, видите ли, я не даю интервью. Всё, что хотел сказать, сказано в моих книгах. Да и вы, молодой человек, не представились.

«Молодым» я могу показаться лишь в его 63 — отзеркаливание моего возраста; сила ускорения вмазывает нас в кресла. Я протягиваю враз потяжелевшую визитную карточку, где четыре слова: мои ФИО — Чеснáков Отáкар Э́двардович — и мой личный тг-аккаунт через «@».

— Отакáр? — переспрашивает Си Вэньси́нь. — Кхекзотично.

— Как и русский язык из уст китайского писателя.

— Как и чешское имя у гражданина Российской Федерации — я приметил ваш паспорт, когда вы стояли в очереди на посадку. («В очереди на посадку…» — в голове, благодаря многослойности русского языка, промёлькивает какая-то тревожная мысль, но я не успеваю вчитаться.) Так вы, значит, чех, да и ваш отец, судя по имени как у Бéнеша, — тоже? Верно, Отакáр Э́двардович?

— Нет, неверно. Я русский. (Последние два года, 2024-2022, эти два слова доставляют особое удовольствие: именно из-за истеричной реакции Глобальных Элит, которые вроде бы должны презрительно озирать нас из-под своего могущества.) А где вы научились так хорошо орудовать черепомеркой, особенно для пролетарского интернационалиста?

— Тогда вы похожи на еврея, всё время отвечая мне встречными вопросами. Приберегите это для тюремных бесед с гражданином следователем. — Не давая мне опомниться, Си Вэньси́нь тут же меняет тон на ува́жливый: — Я знаю русский, потому что учился в… кых-брык-шик… одном военном университете, а потом в восьмидесятые у вас в ЛГУ — поэтому я по-привычке вначале сказал «Ленинград»: сейчас-то, конечно, Санкт-Петербург.

— Простите мою манеру и мне. (Отрыв от полосы; всегда надо вовремя останавливаться.) Я вырос в Девяностые, в Москве на Арбате и Пресне. Молодёжные группировки «нéфоров» — неформалов… Там или ты умеешь съехать с базара, или возвращаешься домой в синячи́щах.

— Что ж, тогда, думаю, мы можем пообщаться неформально, — предлагает он с набором высоты. — Как говорите вы, медиáльщики — «off the record».

Я принимаю игру; это аз журналистики — собеседника нужно расположить к себе, одновременно заинтересовав, польстив и ещё показав, что ты знаком с его творчеством:
Э́двард Бéнеш — второй президент Чехословацкой Республики и один из крупнейших политиков Интербеллума.
Господин писатель Си, я ведь разгадал одну из загадок вашей «Задачи трёх форм». Вы нигде на протяжении тысячи страниц не описываете внешний вид своих персонажей-инопланетян. Да, великое преимущество книги над кино — режиссёр вынужден впихивать созданный вами Логос (вы ведь знаете философский смысл этого термина: безграничную вселенную-слово) в замкнутую визуальную форму. В китайской киноадаптации — ваших героев сделали антропоморфными; в американской — и вовсе почти людьми. Но знаете что? Любой писатель оставляет в тексте ключи-отгадки для внимательного читателя. И я отыскал по меньшей мере три. — Я делаю паузу, предлагая ему вступить в игру и что-нибудь выдать, но он неподкупен — сидит в телефоне, одновременно показывая, будто развнимательно меня слушает. Приходится продолжать:

— Раз: в случае планетарного катаклизма ваши персонажи впадают в спячку, выводя из организма все жидкости; у вас это — ну, в трилогии — называется «дегидрация». Затем они так же естественно возвращаются к жизни, вновь наполняя телá водой. Два: они не видят разницы между языком и мышлением — основополагающей дихотомии нашей лингвистики — они всегда «говорят, что думают», и думают, как и говорят, — отчего им не известно само понятие лжи. Конечно, можно допустить, что они умеют в телепатию (при прямом мысленном контакте невозможно лгать!), или что «право на неправду» заблокировано у них на морфогенетическом уровне, — однако философия, через инструмент «Бритвы Óккама», учит нас выбирать самое простое объяснение. Почему каждый из ваших инопланетян видит (вернее, воспринимает) электромагнитные или электросветовые импульсы в мозгу-теле другого? Потому, что их тела прозрачны, у них нет привычной нам костно-скелетной структуры!

Самолёт закладывает вираж, беря курс на северо-запад; под влиянием сил ускорения и инерции полужидкое вещество моего мозга давит на черепную коробку — не самое приятное ощущение.

— И три: у вас в книге чётко описан механизм размножения: «две особи сливаются, из них возникает 3-5 новых, частично сохраняющих воспоминания родителей». Итого: прозрачные сущности, размножаются делением, могут замораживаться и оттаивать — а ведь при разморозке повреждаются межклеточные мембраны, организм гибнет. Или не гибнет, если внутри НЕТ межклеточных стенок. Почему? Потому что он ВЕСЬ ОДНОКЛЕТОЧНЫЙ! Человекоподобный и одноклеточный! Ваши персонажи — полужидкие и полупрозрачные эукариоты, только размером не с инфузорию-туфельку, а в тысячу раз больше, и не уступающие нам в интеллекте!
В китайском в знак уважения пред именем принято указывать профессию или социальное положение собеседника — по-крайней мере, так утверждалось в комментарии анонимного переводчика к пиратскому интернет-изданию книги Лю Циси́ня «Задача трёх тел», которую я прочитал.

///ЗДЕСЬ И ДАЛЕЕ. — Примечания к тексту составляли два человека: сноски Э́дварда начертаны курсивно; сноски же Отакáраобычно.
— Может быть, — наконец размовляется он; самолёт пробивает облачность, бия нас об ослепительный свет. — Но, по правде говоря, я не знаю. Если вы спрашиваете, что я хотел сказать (кхых!) своим романом — то для ответа мне пришлось бы процитировать его, слово зá слово, от начала к концу.

Стюардесса, стюард — их здесь столько же, сколько на весь остальной салон экономо-класса, — раздают пассажирам «бизнеса» нежнейшие влажные салфетки из тонкой бязи; наступает пик — аэро-обед.

Говорить с набитым ртом некрасиво — мы оба делаем паузу. По вколоченной от отца привычке, — «Óтичку, наше время конечно, и каждую мгновение ты должен использовать с толком, решай две задачи вместо одной», — включаю Журнал Бортовых Развлечений «Аэрофлота» в спинке передо-кресла,наобум кликаю раздел «Лекции», выбираю видео-выступление лауреатки премии «Просветитель» Мáрфы Макси́мовны Пéшковой (дочери сына Гóрького — Макси́ма Пéшкова: сколько уж там ей лет, под сотню, а всё профессорствует) и слушаю через беспроводной наушник её старýчий голос:

Главная проблема современности — переход демографического взрыва в демографический кризис. Последнее десятилетие люди в большинстве стран катастрофически не хотят размножаться; даже на прежде высокоферти́льном Глобальном Юге рождаемость обваливается. И я, почётный президент Высшей Общественной Школы Кинематографии и Искусства — ВОШКИ — попробую объяснить, почему…

— Вы ведь знаете, что любое произведение искусства — литературное ли, кинематографическое — состоит из трёх уровней конфликта, — продолжает нашу беседу Си Вэньси́нь (весь тайский рис ста́ял, с главным блюдом покончено). — Наиболее масштабный из них так и называется: глобальный, или внешний конфликт. Например — буду говорить о моём брате-фантасте, русском писателе Ромáне Прокóфьеве — в его цикле «Стеллар» таковым становится появление в солнечной системе «Чёрной Луны», иномирной надчеловеческой (потому и непознаваемой) сущности. Но [тут Си издевательски усиливает свой китайский акцент] романа Ромáна всё-таки — не о ней, а о людях. Поэтому далее идёт следующий, второй уровень конфликта — межличностный. Герой и его главный враг. Протагонист против антагониста. И умелые авторы (кстати, обратите внимание, как этот вопрос решён в «Стелларе») сталкивают героя и с мировой угрозой, и с его личным антагонистом (то есть одновременно прочерчивая и первый, и второй уровни конфликта, решая сразу две задачи вместо одной) — в первой же главе!
Некоторые другие лауреаты премии: Áся Казáнцева (признана в РФ иноагентом), подписантка открытого письма о выводе войск Израиля из Газы России с Украины; Сергéй Гури́ев (признан в РФ иноагентом), автор текстов речей Председателя Правительства РФ и экспертных рекомендаций для западных правительств по усилению санкций против РФ; Антóн Дóлин (признан в РФ иноагентом) — создатель кинокритической книги о генезисе пýтинской пропаганды из «националистических фильмов Балабáнова», а также многолетний телеведущий на Первом канале пýтинского пропагандистского телевидения.
Прототип этого персонажа — внучка Гóрького и невестка Бéрии, М.М. Пéшкова (вики-стр на момент написания романа не имеет), жила девяносто шесть: 1925–2021.
— Нет-нет, давайте чуть отмотаем, — перебиваю, боясь позабыть воспоминание, — вы перед обедом цитировали слова Львá Толстóго об «Áнне Карéниной».

— Положим, и так.

— Это ваше любимое?

— В общем, да, но и нет. Мне, как и председателю Си, нравится чхе-чхе-Чернышéвский. Óтичку (откуда он знает, как звал меня отец, да ещё тем же звательным падежом наших чешских предков), Óтичку, вы читали «Что делать?»

Я смешиваюсь; не думал, что наивный очкарь-левак, перепаханный Набóковым в четвёртой главе «Дара», до сих пор кому-либо интересен; хотя, впрочем, се — человек из коммунистической КНР.

Я научился у Чернышéвского одному писательскому трюку, — берёт следующую ноту Си. — Вы ведь помните, с чего (кхох!) начинался «Что делать?»

— Я… м-м… — Я помню только то, что ро́ман был тиснут в тюряге (бырроу, и почему вдруг подумал про тюрьму?), а первая глава называлась «Дурак»: я из тех выпускников Литинститута, бессапожных сапожников, что не знают литературу. — Я предпочитаю писать свои книги, чем погружаться в чужие, — отвечаю (и вместе с провалом в воздушную яму понимаю: поплыл, ведь в начале беседы я говорил противоположное: что его-то книга мне интересна).

— Но, судя по всему, писатель вы неудачливый, — Си Вэньси́нь вновь прячет усмешку, но так, чтобы я успел это различить, — пока мы рулились, я загуглил с телефона ваше имя — вы сами любезно меня снабдили, — он на секунду вынимает из-под пиджака мою визитку, — и да: вы действительно ххх-журналист, и сие есть факт. Но вы не писатель!

— Я… пытался… — окончательно падаю я, — начинал писать роман… романы… раз пять или шесть…
См. новостную заметку: «Си Цзиньпи́н: "Прочитав Чернышéвского, я стал спать на гвоздях, как Рахмéтов"». — Автор: Э́двард Чеснокóв, онлайн-издание: «Комсомольская правда», дата публ.: 20.X.2016 = https://www.kp.ru/daily/26597.4/3612622/
— Но? — вежливо, но твёрдо стре́бывает китаец.

— Я писал сто, двести, триста ка знаков… это-то не проблема… однако я чувствовал, что я как-то растекаюсь… чудовищно растекаюсь деревом по мысли… Ни сюжета, ничего… и вот я перечитываю эти десятки страниц… и… понимаю, что это — ни о чём. Проще начинать заново… Наверное, не понятно объяснил?

— О, напротив. Рискну предположить, вы совершили типичную ошибку молодого писателя: описывали ВСЁ (кхё!). Как герой вышел из дома, как он сел на автобус, какие рекламные объявления он видел по пути, как он в каждой фразе покашливал… И вам кажется — это такой эпический разбег для вашего романа, и вот вы там проехали (десятью страницами) одну улицу, вот другую, а ведь в романном времени прошла всего пара минут… Между тем выйти из этого тупика просто.

Моя ложка звякает в опустевшую десертницу, невидимый Петербург (поскольку сидим по левому борту) шлёт нам поцелуй ангела где-то справа — мы вламываемся в Балтику, проскользнув между Сцилля́ндией и Харибстóнией, по единственному оставшемуся маршруту наших самолётов, следующих в самую западную область России, коль скоро воздушное пространство Европы закрыто с ноля часов 26 февраля 2022 года и по сию минуту — я и не заметил, как за философским разговором с китайской суперзвездой промотал обед, — и опять (вот так возвращается обманчиво ушедшая с приёмом таблеток боль) вспоминаю, что я лечу в Калининград не на Кантианский Конгресс, не для философии — а для будуара: чтобы изменить законной спутнице жизни с моей новой девушкой — Зо (и как же всё здесь непросто: да, это я, может быть, считаю её «своей» — а она? — но, с другой стороны, она так явно демонстрирует мне своё красивое, дорогое тело, и почти прямо намекает на плоть — но в том-то и дело, что именно что лишь намекает, а не говорит однозначно) — как же всё это сложно; зато легко — очень, очень легко — позавчера, в пятницу, кричать о Защите Традиционных Ценностей в телешоу, где я регулярно появляюсь и где мне — после NDA — платят по ₽10к за явку: клеймить Содомитский Запад, который только и спит как бы уничтожить нашу Многонациональную Российскую Семью: я планирую провести в Янтарном Крае лишь одну — хоть и, видимо, бессонную — ночь и вновь быть в Москве ровно спустя сутки, потому что мой следующий эфир назначен на завтрашний вечер.

— И как выйти из тупика? — комкая салфетку во внезапно взмокших руках, спрашиваю.

— Устройте (кха-ха-ха!) катастрофу для вашего героя уже в первой главе, столкните его с внешней силой, которая покажет всю тщету его планов, — сыплет Си, — вырвите его из привычного мира — и заставьте его все оставшиеся главы героически преодолевать трудности: только так он и станет Героем.
Т.е. после подписания соглашения о неразглашении условий соглашения.
Стюардесса (опять замечаю её имяплашку: Оз), колеблясь, подходит к нам:

— Прошу прощения… увидела ваше имя в списке пассажиров — Си Вэньси́нь. Вы же тот — автор «Задачи с тремя неизвестными»? Простите, нам не положено обращаться к пассажирам с личными просьбами, но я фанатею от фантастики. Не подпишете книгу? (Она ещё и книгу с собой таскает! — хотя логично, личная жизнь и у небесной девушки есть.)
— Оз, — пробует на вкус её имя китаец, — у тебя хорошие блюда. Помню, в 1974-м нас пригласил на званый обед Дэ́вид Брюс — американский посол в Пекине. Вернее, посольства тогда не было — должность Брю́са именовалась «начальник Управления США по связям с КНР». Ну, помните: только-только, в 72-м, «манёвр кхи-хи-хи-Ки́ссинджера», восстановление дипотношений, Ни́ксон встречается с Мáо; Мáо, уже приближался к восьмидесяти и болел, они с Ри́чем общались меньше часа в весь недельный визит — но все почему-то запомнили именно этот час, даже в оперу вставили, хотя куда более важными стали встречи Ни́ксона с Чжóу Эньлáем — у них только под протокол было девять бесед за семь дней (а Ки́ссинджер, готовя визит, провёл с Чжоу 25 часов, это исторический факт). Ещё вчера мы клеймили «американских империалистов», конгрессмен Ни́ксон состоял в «Комиссии по расследованию антиамериканской (читай прокоммунистической!) деятельности», а тут вдруг за какие-то полгода, как у вас в 89-м, СТАЛО МОЖНО. Кх, кхх… И вот мою семью возвращают из шэнсийской ссылки, и я узнаю: мой отец — не штрейкбрехер рабочего класса, а герой революции, а у них на столах! на столах-то! — филе бизона! котлеты из вашингтонского лося! и китайские деликатесы, конечно: птичьи гнёзда, акульи плавники… да, тогда, значит, был не День благодарения, а раньше — посол Брюс уехал в сентябре 74-го — получается, в конце лета, приём в честь Дня Конституции. И вообразите: мне 13 лет, Голод миновал, но всё равно, бывало, на ужин потолок лижешь — а тут пир, словно у кха-ха-ха-Канси́! Но мы с матушкой за весь этот бал только пили воду. Боялись: возьмём хоть крошку — и сорвёмся в жор до разрыва щёк. Так и ушли голодными. Для китайцев самое страшное — мяньцзы, потерять лицо, да ещё перед иноземцами. Под конец посол Дэ́вид (у него ещё вторые были инициалы, забыл) — посол Дэ́вид Брюс хряпнул стопарь «Эрготоу», но даже не захмелел: я запомнил его синелёдные, старческо-паволочные глаза…
В феврале 1972-го, на момент саммита, Мáо было 78; он умер четыре с половиной года спустя в возрасте восьмидесяти двух.
Ни́ксон был конгрессменом и заводилой упомянутой «Комиссии» в 194750 — почти за четверть века до описываемых событий.
День Конституции и Гражданства США — отмечается каждое 17 сентября* с 1952 года (т.е. не летом:память Си неверна); учитывая, что посольская каденция Дэвида К.Е. Брюса прекратилась 25.IX.1974 — тот посольский банкет явился и его прощальным поклоном.

* Я вписал дату наобум, полностью придумав «эпизод с вечеринкой»; позже, с гранками на руках, нашёл дневники Брю́са («последний американский аристократ» — по выражению его биографа — писал «журналы» всю жизнь, опубликована лишь малая часть: двухлетка в КНР да шпионские приключения во Вторую Мировую) — и выяснилось, что, действительно, 18 сентября 1974 года — я ошибся лишь на день — посол Брюс организовал гранд-банкет «на 254 гостя» с муай-таем и шампýсиками, при сём «блюда (buffet) были лучшими из когда-либо имевшихся»: см. стр. 570 книги Window on the Forbidden City. The Beijing Diaries of David Bruce, 1973–74 / The University of Hong Kong, 2001.
Си имеет в виду: в его детском возрасте, когда случился Великий Голод, их семья обитала в традиционном китайском жилище «яодун» — рукотворной пещере, выдолбленной в мягких лёссовых породах.
Один из величайших императоров (1654–1722), правивший вскоре после завоевания Китая «пришлой династией»; знаменит грандиозным пиром, закатанным ради примирения мигрантов-маньчжуров с коренными ханьцами на блюдах обоих народов (т.е., если перечитать пассаж Си, очевидно, что, как всегда на Востоке, его фраза двоится подсмыслами).
Китайская традиционная водка.
(точь-в точь как сейчас у вас, подмечаю я)

…и он скоро умер потом, годкá через два — а тем вечером чудил. Показывал карточные фокусы, да, знаете, из такой старой, трёпаной, чернорубашечной колоды — я своими глазами видел, как карта исчезла прямо с его ладони! Кхых-хыкх! Он вообще прикольный был, Брюс — я недавно нарыл его био в Сети и опух: прикиньте, молодой человек, до нас он работал послом США в Англии, Германии, Франции; в пятидесятые, на втором сроке Трýмэна, был даже зам-госсекретаря, хотя и недолго — то есть политический вес у него был едва ли не больше, чем у пройдохи Ки́ссинджера. Вот такого миссисипского аллигатора к нам прислали для восстановления дипотношений Вашингтона с Пекином! И это вы ещё не знаете, кто стал следующим послом осенью 1974-го, сменив Брюса… Как-нибудь потом расскажу… А, ещё интереснейший эпизод, который ждёт своего писателя, — во Вторую мировую Брюс работал правой рукой «Ди́кого Би́лла» Дóнована — знаете ведь, кыто это?

— Разумеется! «Штирлица» же смотрел, — горжусь я. — Уи́льям Дóнован, директор УСС (Управление стратегических служб — американская внешняя разведка, предшественник ЦРУ)… Но, господин Си, девушка — она всё это время так грустно поглядывает на нас из камбуза — попросила Великого Писателя об автографе. А вы даже не соизволили ответить. Это уже вопрос не маркетинга, а вежливости!

— Дэ́вид Киркпáтрик Э́сте Брюс! — словно отключившись от нашей реальности, по-медиумически вещает Си. — Вспомнил, вот его полное имя.
В 1977-м, т.е. через тригода после описываемых событий, в возрасте 79-ти.
Рассказчик перепутал не только название фильма, но и героя, начальника резидентуры УСС в Берне Áллена Дáллеса, — с главой УСС Уи́льямом Дóнованом по прозвищу «Ди́кий Билл».
А зачем вообще вспомнил? Забыл… Так вóт, во Вторую мировую Брюс возглавлял резидентуру УСС в Англии — она называлась London Field Office of the OSS. Блистательный успех янки — как, если б не мировая война, они смогли бы законным образом свить шпионское гнездо в гнезде мировых шпионов? Это ведь был их план — разрушить Британскую Империю и установить свою гегемонию на Европе… А в тот самый D-day, 6 июня 1944-го, Брюс и его шеф Дóнован в первой же волне высадились в Нормандии — величайшая десантная операция, которую превзойдём лишь мы в будущем возвращении Тайваня — но вы, Отакáр, тактичный молодой человек и сделаете вид, что не слышали… На том посольском вечере, под конец, Брюс, опять дёрнув водки и не опьянев, рассказывал, как они с «Ди́ким Би́ллом» под немецким пулемётным огнём лаялись: «Я должен убить тебя!» — «Нет, сперва я тебя: я же босс!» — то есть обсуждали, что делать, если вермахт подавит плацдарм на Юта-бич и возникнет угроза пленения людей №1 и 2 в американской разведке — меня ещё поразило: Брюс обставлял всё так, будто это представляло для них трудность — застрелить друг друга… А после войны Брюс реализовывал План Мáршалла — знаете ведь, чито это? — двести миллиардов долларов (по нынешнему курсу) на восстановление разрушенной Европы…

Debt-trap diplomacy, — невинно вставляю я, но Си делает вид, что не слышит.

— …а знаете, почему на План Мáршалла поставили именно его? Потому что, вздумай он воровать из этих кредитов, ему пришлось бы пилить самого себя — первая жена Брю́са, Али́са, приходилась дочерью Э́ндрю Мéллону, который был богатейшим банкиром и одновременно — дольше всех в истории, аж при трёх администрациях — возглавлял Казначейство США (мышь назначили охранять зерновую биржу): при нём случилась Великая депрессия и банковский крах-1929, и его после того — что думаете? судили? — отправили послом США в Великобританию, то есть тот чувак, Брюс, через 30 лет занял тот же пост, что и его есть; нынешний банк New York Mellon — их фамилия. Но к чему я… Да, потом, значит, при Трýмэне, начинается Холодная война, Европа оккупируется американцами и входит в американское НАТО, а наш друг Дэ́вид Брюс входит в «Джорджтаунский кружок», неформальный клуб политиков, богачей и интеллектуалов при ЦРУ — оно тогда формировалось на базе Управления стратегических служб. В кружкé состоят Áллен Дáллес (в Войну просидел в Швейцарии, был мало кому известен, а после Войны поднялся); будущий посол в СССР Джордж Кéннан — про «Статью Икс»-то вы слышали; будущий президент США Джон Кéннеди; его будущий соратник и предыдущий посол в СССР — Áверелл Гáрриман… Представляете? Буквальное теневое правительство из теорий заговора… возможно, «план Дáллеса» придумали именно там… Понимаете, Óтичку? Люди были — как боги. Поставили задачу: подчинить весь мир — и подчинили. Поставили задачу: сокрушить «другой лагерь» — и сокрушили. Ушло 40 лет — к 1989-му. Но они это сделали. Они, люди-боги. Игра высшего уровня.

Я загипнотизирован пластичностью времени в его речи, когда разноэпохальные события сливаются в один ток — и Си резко, акупунктурно касается моего запястья, я вижу его глаза близко, чувствую дешёво-табачный запах, — глаза игрока, делающего ставку:

— То, что сделали одни, могут повторить и другие. Я читал пост в вашем телеграм-канале двухгодичной давности — о, уверяю, мы всё читаем: «Стержнем Первой Холодной войны было взаимодействие англичан и американцев, оформившееся в тайный разведывательный альянс «ПЯТЬ ГЛАЗ» — американцы в нём отвечали за экономический ресурс, а англичане — за интеллектуальный: мускулистое тело — и мозговой центр. В нынешней Второй Холодной войне стержнем и единственным шансом на победу может стать такое же взаимодействие России и Китая: Россия в демографическом и экономическом отношении уступает Китаю так же, как Англия уступает США, но является идеальной «фабрикой смыслов при оружейной фабрике». В противном случае России, не способной произвести объём экономической продукции, сопоставимый с Западом; и Китаю, не способному произвести объём идеологической продукции, сопоставимый с Западом, — угрожает поражение поодиночке». Кхёхх, я старый литературный солдат, я спрошу вас прямо: а вы, мой молодой русский друг Отакáр? Вы хотели бы сделать то, о чём пишете в телеграм-канале, в реальности? Вы хотели бы состоять в таком Кружке Избранных и вершить судьбу человечества?.. Или, может быть, вы ужé?..
«Дипломатия долговой ловушки» — политический термин, который сейчас применяется англоязычными публицистами в отношении Китая, раздавшего развивающимся странам «инфраструктурные кредиты» на $200 млрд. 
Меллон был послом США в СКВБиСИ в 1932-33, а Брюс — в 1961-69 годах.
В русской историографии этот документ известен как «Длинная телеграмма» Кéннана, сотрудника посольства США в СССР (1946); считается одним из спусковых крючков Холодной войны: секретный доклад, вскоре опубличившийся, где Кéннан убеждает вашингтонских решальщиков, что из-за системного дизайна СССР мирное сосуществование* по типу недавних Ялты-Потсдама невозможно и коммунисты воспримут любые уступки «западных демократий» за слабость, ухудшая натиск, — почему США должны отвечать, по Кéннану, «сдерживанием» (близким по смыслу к нынешнему термину «гибридная война»: длительные многомерные действия против оппонента — на стыке идеологии, политики, экономики и псиóпа, с постоянным балансированием на грани «горячей» фазы, однако не скатываясь до неё): таков, кратко, смысл «Длинной телеграммы». Но поскольку Си, очевидно, читал англоязычные источники или переводы с них — то, логично, использует название «the X Article».

* Тупой янки — твой двоюродный дедушка и тоже Джордж Кéннан в конце 1880-х сделал имя на очерках и, хи-хи, платных лекциях для американских деревенщин об ужасах Siberian Katorga и героических Russian Freedom Fighters на царской ссылке (до крови заеденный вшами, харкает, умирая в пропёрданном Владперпункте ГУЛАГа — язык отражает реальность, как большевицкие аббревиатуры большевизм — русский поэт Óсип Мандельштáм; сколько там в императорских тюрьмах умерло старых большевиков — чи?); запрýфить рóманы Кеннана было невозможно, поэтому в 1890-91 в США-Англии открылись «Общества друзей русской свободы» и интернет-издание «Медуза» журнал Free Russia, рассказывавшие, что Russian Revolutionaries — истые демократы и сторонники конституционализма (прыскает русский поэт Николáй Гумилёв, расстрелянный Петрогубчекой — это кто, чехословацкий комиссар? — а как обеспечивались бы твои права на справедливый суд ПРИ ИМПЕРИИ, погугли про «дело Бéйлиса»), после чего «на русскую революцию» стали скидываться твои же американские буржуины Ши́ффы, Лéебы и Гáрриманы — ой ти, страдаемо по ссыльнопоселенской судьбинушке! спасти рядового Рáйана от тирании Ромáновых! — так что в Холодную войну цвет твоей нации дох в Корее и Вьетнаме «на борьбе с коммунизмом» как прямой результат склепных баек твоего двоюродного дедушки, тупой янки.
— Нет, я ýже. — И я вспоминаю наш «Джорджтаунский кружок» — в московской старокварти́рне в переулке вперёк Арбата, и я вспоминаю моих ушедших друзей, и я вспоминаю Михаи́ла и И́горя, и нашу последнюю фотографию в бункере «Сурикатов» в Донецком — не в Донецке, а в посёлке Донецкое над Луганском; и я вижу мёртвого, укороченного Ми́шу в гробу, укутанного флагом ЛНР, и кладу туда плюшевого лемура — «Лемýр» было позывным Ми́ши — как последний подарок, поскольку все мои мысли, которыми восхищались другие (как только что цитированный тг-пост) были его мыслями, которые ему было лень изложить; и я вспоминаю, как, сидя в дорогом ресторане на Северном Речвокзале, где меня застала та новость, писал некролог об И́горе («Кто такой И́горь Мангушóв: в Донбассе загадочно застрелен И́горь Мангушóв — последние новости» — галимыеПравила Журналистики, требующее даже последнюю почесть убитому другу оказывать под SEO-оптимизацией), и я вспоминаю её, Дáру Дубрóву, её всегда скромное платье с глухим воротником, её тонкую фигурку и лицо без косметики, отчего её принимали за школьницу, хотя ей было 29, и я в бесконечной перемотке смотрю, как пишу ей тг: «я ша в парке Раздолье)) давайте увидимся после мер-я?» — все два года нашего знакомства шли на «вы» — но под сообщением по-прежнему одна галочка вместо двух, значит, не прочитано, и я думаю, позвонить ли ей — но решаю, что нельзя прерывать её лекцию, — и я отвечаю:

— «Принять на себя ответственность за судьбу мира»? Господин Си Вэньси́нь, завтра, 22 апреля 2024 года, мне исполняется 37, а я до сих пор девственник. Мне бы со свой личной жизнью жизнью справиться.

Мой литературный наставник тактично отводит взгляд и, меняя тему, подзывает из камбуза стюардессу; обрадованная, та подлетает, но —

— Что до твоей просьбы подписать книгу, Оз, — ты, старушка, обозналась (он вворачивает антоним слова «девушка» обознавшись — или нарочно?) — я не тот Си Вэньси́нь! Тот, который писатель, — другой. «Си» — частая фамилия. Этак ещё б ты сказала, будто я — родственник кхым-хым-ым Председателя КНР!
Оформление заголовка, лида, подзаголовков и текста, чтобы поисковые роботы выдавали твой материал первым по соответствующему запросу.
Она хочет извиниться, однако звенит зуммер, и я даже не успеваю задуматься, зачем это мой сосед фóкусничает, вспыхивают пиктограммы «ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ», самолёт круто берёт влево, так, что из бизнес-классовых рюмок халявится вино (я-то не пью, а может и, на нервах весь, пью — я не помню; но вы знаете нарративный приём «недостоверный рассказчик»: самый достоверный текст рождается из триады лжи, правды и недоговорённостей; попробуйте понять, где же я осознанно или неосознанно искажаю реальность — поскольку на этом тексте я оставляю вам все ключи) — вздрагиваю. Ещё ведь почти час лёта. Что это — турбулентность? Но — как в арбатском переулке в мои одиннадцать лет в 1998 году, видишь мрачную компáху и как-то всё съёживаешься, сосёшь под ложечкой, сýшничаешься и всё утешаешься: может быть, пронесёт? — и же знаешь: не пронесёт. По тебе.

Опять зуммер — КВС, голосом, похожим на почерк врача, докладывает по интеркому:

— Уважаемые псы-псы-псы, по техническим причинам для обеспечения уверенного полёта нам необходимо улучшить курс и временно приземлиться в аэропорту города Риги. Для вашего комфорта проследуйте на свои места, наш слаженный экипаж приложит все усилия, чтобы наша самая безопасная вы мире авиакомпания… (эта маркетинговая дребедень, вколоченная на «курсах корпоративной этики и эффективных коммуникаций», вызывает у меня первую волну ярости: кровь приливает на лицо, рýки начинают подрагивать, щёки-уши — гореть) — и ещё то же самое на чудовищном пиджин-инглиш.

— И ещё кое о чём вы не сказали, — в этот раз Си не кашляет, поворачивает ко мне плоское, как холодный камень, лицо и буравя глазами. — Пока мы взлетали, я успел пробить ваше имя в Google.News. Агрегатор новостей, кажется, он у вас не запрещён. И какое удивительное совпадение: буквально час в час перед нашим вылетом вышли публикации с вашим упоминанием в десятках крупнейших СМИ: Bloomberg, NYT, CNN…

— Короче, в СМИ, близких к Демократической партии США, — ускоряю я. — Забавное совпадение.

Самолёт разворачивается на 120°; и в иллюминаторах по другой — теперь уже не наш левый, а правый борт — появляется дождливо-тучный берег Прибалтики.

— Это можно было бы счесть совпадением (я вновь обращаю внимание, что старик не кашляет: лишь моя чистая энергия работы мозга — и его), и я сам сперва так решил. По времени Восточного побережья США сейчас 10 утра воскресенья; ну, допустим в 9 была летучка, где, как это говорите вы, журналисты, «спустили темник» (Си наконец допускает эмоцию: улыбается, довольный своезнанием русского), — значит, часок на написáлово и размещáлово, и вот как раз сейчас они и выходят.
Командир воздушного судна.
— Или?.. — тороплю его; мозг разогнан, как перегретый процессор: я уже просчитал следующий, наиболее вероятный вариант событий, и мы оба знаем, что:

— Или — кто-то знал, что вы полетите самой пунктуальной в мире авиакомпанией, и когда табло аэропорта — его онлайн-версию можно посмотреть откуда угодно — показало: «РЕЙС ВЫЛЕТЕЛ» — они вдарили инфобомбой. Даже нет: учитывая уровень задействованных СМИ и то, какой сейчас день…

— Азы медиа-войнушки: запулять в воскресенье — в выходные многие не работают, новостей всегда меньше, а времени на их чтение — больше; и, если сюжет попрёт, завладеть повесткой ещё и на понедельник, — перебиваю.

— Но их выдало желание долбануть посильнее. Я не успел прочесть все публикации, а сейчас мы в оффлайне, однако агрегатор услужливо показывает заголовки и время выхода. Так вот — десятки материалов на топовых медиа вышли в течение пары минут. Рерайт за такое время не сделаешь.

— Значит, кампания спущена сверху. Из Белого Дома, или, скорее, из одного из теневых центров. Кто бы мог подумать, они ведут антирусские кампании в СМИ — кек, открыли Америку! — кривлюсь я. — К чему вы ведёте?

— Ах, я же не сказал! Хотите почи́ткать? — он протягивает мне телефон, но, не дотянув, убирает и сам же декламирует: — Отакáр Чеснакóв, Russian National, journalist кремлёвского иновещательного медиа-холдинга Soviet Life…

— Идиоты, справки навести не смогли — я в SL уже давно не раб…
— …данным наших источников, внесён в санкционные списки США, которые будут опубликованы завтра (то есть в понедельник) — новость слабенькая, кому на том свете интересен какой-то Kremlin Propagandist минус пятого уровня? И именно поэтому — в заголовках акцент: Misinformation campaigns warmaster — не знаю, как это по-русски — а также организатор террористических атак, переворота в Республике Мали и подрыва того нефтяного танкера у берегов Того… Ко-ко-ко, вы опасный человек, мой молодой русский друг!

«Пристегните спинку кресла и переведите ремни в вертикальное положение, наш самолёт приступает к снижению в аэропорту Риги».

Я не знаю, что происходит и кто заказал кампанию — но я знаю: нельзя приземлятся в Риге, да и в любой из западных юрисдикций, — там меня, сцуко, сцапают.

А может быть — действительно неполадки воздушного судна, шалости гномов-гидравликов, сядем — и отсядем? Но — чуйка верещит: нет.

Нет времени и нет плана — и новая волна ярости, с которой я вхожу в раж (и припоминаю, как отец объяснял мне: слово — отражение сути вещей, в обратном прочтении «раж» даёт «жар» — поэтому ты весь как огнём горишь, а твоё лицо в этом состоянии заливает румянец, а если поставить градусник, он покажет повышение температуры тела — раж ускоряет все метаболические процессы); шаг — я в закутке стюардессы: она, Оз, здесь одна, её компаньоны экстренно убирают посуду в нашем салоне — удачно!

— Оз, позвоните командиру, потребуйте сменить курс. Куда угодно — в Калининград, в Питер — в Евросоюз нельзя. Свяжите меня с КВСом!

— Вернитесь на ме… Не поло…

Я беру с камбузного столика нож — в «бизнесе» стальные — приставляю к её щеке (со стороны это: он только в метре от тебя, а сейчас, через миг, вплотную, и лезвие тупится о твою кожу).

Слабость есть у каждого — сейчас нужно отыскать её быстро.

— Нож спроектирован так, что им не порезать, но если бить на скорости (демонстрирую, синевя́ воздух молнией около её уха и снова возвращая к щеке), — можно прорвать тебе щёку. Ты навсегда останешься уродливой, никакая пластика не поможет.

Я читаю, как в её глазах складывается мысль: УГРОЗА ЗАХВАТА ВОЗДУШНОГО СУДНА, КРАСНОЙ КОД — и сразу совмещаю соль с пáтокой:

— Но мы можем договориться. Я заплачу каждому из членов экипажа по сто тысяч долларов, и тебе лично — двести тысяч за работу посредником. Твоя задача — убедить командира не садится в Риге. Если не пускают в Ка-град — возвращайтесь в Питер. А чтобы вы убедились в серьёзности моих намерений, вот авансом — сто тысяч рублей. (Убираю нож, достаю пачку из пиджачного кармана — планировал потратить на уединённый домик в модном в 2024 году виде отдыха, «глэ́мпинге», на Балтийской Косе, где мы договорились… — но, видимо, уже нет; оттопыриваю её форменный жакет, с чувственным хрустом всовываю деньги, властно касаясь её дородной груди.)

Привлечённый мельтешением, в камбуз входит стюард — спиной чувствую, он готов провести мне идеальный хук в затылок, но Оз останавливает напарника: всё в порядке! И… получилось! — поднимает трубку интеркома:

— Командир! Это Оз Яи́ф…

Я пошатываюсь, накатывает голодуха; даже несколько секунд в рáже — тяжь.

Но — растерянное:

— КВС говорит… а, как раз видно… справа!

Я бурюсь в крошечный иллюминатор по входной двери — там, подсвеченный заходящим солнцем, скользит истребитель, натовский F-16, памятный на бесчисленных кинокадрах — въявь; он так близко, что в желтоватом кокпите можно различить голову пилота в затеняющих верхнюю часть лица шлем-очках.

— Только никому… — шепчет Оз, — КВС передал, ему передали, если мы не подчинимся, то будем сбиты. Из Рижского диспетчерского сообщили, что, по их данным, на борту заложена бомба и мы должны немедленно сесть.

На следующем вираже она приваливается ко мне, вижу её выщипанные в тонкощи́тку брови (женщины любят силу, мой юный читатель) — значит, это не ЦРУ, у них нет собственных военно-воздушных сил: или тут в одиночку действует РУМО (разведуправление Минобороны США, аналог нашего ГРУ); или же ЦРУ и РУМО договорились через координационный центр под названием ODNI: одни из самых засекреченных ветвей их разведсообщества, у названия данной структуры нет даже внятного перевода на русский (вот всё, что вам нужно знать о состоянии российской американистики). ODNI — нечто вроде верховного совета для всех 17-ти американских спецслужб; но взаимодействие между ними — дря́зглая бюрократическая машина. Хотя — помню то 3 января 2020 года, с которого всё началось: потом был коронавирус, локдаун, бунты Black Lives Matter, попытка переворота в Белоруссии, ноябрьские rigged elections, трампохвáт Капитолия в начале 2021-го и ультиматум России в адрес НАТО в его конце — вы это забыли, но было же так недавно, и ещё потом — чем таки может удивить 2022-й после 2020-го? — СВО на Украине; но началось всё именно в то Третье Января, когда новости хлынули с такой скоростью, что мы все, журналисты, шарашили следующую тысячу суток без перерыва, — когда в тот начальный день пиндосы с беспилотника убили генерала КСИР Сулеймани, прилетевшего из Ирана в Ирак: тоже ведь «окно возможностей» было коротко, а — успели. Нельзя недооценивать врага; вернее: всегда надо исходить из того, что враг сработает максимально эффективно; и точно ли их цель — я, ведь даже я сам три дня назад не планировал лететь в Калининград…
Если такой трюк кажется вам надуманной триллеря́тиной — подобным образом в 2021 году был протасéнькнут самолёт с белорусским телеграм-оппозиционером Протасéвичем.
Или…

Или «они», просчитав мой психологический портрет, заранее знали, что я соглашусь — успев подготовиться.

Но если я ошибаюсь? Если цель не я, если на борту действительно бомба с часовым механизмом по «игиловскому сценарию» и западные спецслужбы, перехватив инфу по своим каналам — через АНБ, или запытавши в одной из тайных тюрем ЦРУ какого-нибудь афганца, — и хотят спасти нас? В таком случае — мой предыдущий (провалившийся) план «развернуть борт к Питеру» гарантированно убил бы 151 человека.

Вновь подвергнуть их риску из моих целей, ведь мой следующий план ещё более отчаян, — и нужно принять решение за удар сердца!

151 человек и я — мой роман, который никогда не будет написан, если со мной случится — а этот китаефантаст говорит об «ответственности за весь мир»….

Ладно, размышления бессмысленны — мне нужен новый план. И у меня есть новый план — как читаю узор, сам плетущийся в Разуме:

— Оз, время до посадки?

— Ведут кратчайшей глиссадой. Минут пятнадцать.

— Деньги оставь себе — и когда начнётся, подыграй мне.

— Что начнётся?

— Поймёшь.

В туалетной кабинке (в «бизнесе» свободна) мóю мою́ мобилу; да, в сумке на пассажирском кресле ещё дремлет ноут с брошенными черновиками романа и набросками Сценария К Фильму Об СВО; но главное — тг-сообщения и админка моего тг-канала — там, в экране смартфона, который жалобно гаснет подо жгутом воды. Тем самым я признаю́сь («зачем бросал топор в Мойку, если ты не Раскольников?»); но нужно исходить из худшего — что через 14 минут меня поймают и через пару часов получат доступ к переписке, где — всё: Европа, Африка, взрыв танкера, операция «Прыжок черепахи» в Стамбуле; конечно, я использовал чаты с автоудалением, но, говорят, их можно достать и после, и самое главное, не уверен точно, что удалил все чаты — вроде переписки с Источником, приславшим финансовые документы по коррупции и экономическим преступлениям в «Институте Литературного Перевода» (за которые — документы — можно посадить и меня, и его).
ИГИЛ — запрещённая в РФ террористическая организация; имеется в виду уничтожение российского самолёта «Шарм-эш-Шейх — Санкт-Петербург» 31 октября 2015 года с помощью бомбы, вероятно, подложенной в египетском аэропорту и детонировавшей на высоте.
— Господин Си, мне нужны ваши сигареты и спички. Я уверен, вы смогли их сюда пронести — вы курили перед посадкой.

— Положим, и так.

— Ещё нужно, чтобы вы взяли мой ноутбук и телефон. (Да, последний подмочен — это не гарантия; основа работы журналиста, пускай бы и плохого, как я, — гарантии безопасности для Источника; а гарантии, даже если ты мразь и убийца, как… — нужно выполнять.) Вы великий писатель, вас никто не посмеет обыс…

— Предлагаю другое, — вновь перестаёт кашлять мой новый наставник. — Óто, раскрою карты. Мы с вами прекрасно понимаем, что ждёт вас через 13 минут. На борт поднимется спецназ. Причём не литовский (латышский? — вечно путаю), а элита элит — МОРСКИЕ КОТИКИ, вроде тех, что отъерепéнили бен Лáдена. Также, держу пари, там будет по меньшей мере один человек, способный противостоять вашим фокусам. Потом, видите? — Си указывает в иллюминатор, где под нами стремительно вырастают квадраты аэропóля и… мелькает узнаваемый контур конвертоплана Osprey — вашингтонской вундервафли с огромными винтами в задранных мотогондóлах над крыльями (так, наверное, выглядит винтокрыл из научно-фантастического романа Ромáна Прокóфьева). — Вам наденут мешок на голову, перетащат из нашего самолёта в этот — и он улетит на ближайшую натовскую авиабазу с «чёрной тюрьмой» ЦРУ — вернее, технически, эти объекты принадлежат их частным контракторам — примерно как Э́двард Снóуден был не сотрудником АНБ, а сотрудником фирмы-подрядчика АНБ — то есть там с вами могут сделать вообще что угодно, и те же люди, которые с глазами на слезах требовали принять «Акт Магницкого», подвергнут вас чудовищным пыткам. Вы хотели потерять девственность? Опасаюсь, ваше желание исполнится в ближайшее время — но «слегка» не так, как вам бы хотелось.

— Если вы поднимаете подобные темы на второй час знакомства — то мне страшно подумать, о чём вы беседуете с вашим врачом-сексопатóлогом. Осталось девять минут, и вы поступаете бесчестно, затягивая моё время.

Си вспыхивает — но тут же берётся в руки:
Американский закон 2012 года об адресных санкциях против российских чиновников, якобы зашквáренных в «пытках в тюрьмах».
— Хорошо, я скажу вам прямо. Мы можем помочь вам выпутаться из данной ситуации.

— Как? Отберёте у стюардессы книгу, вручите с подписью морским котикам, и они склеят ласты?

— Используем наши активыКитай и друзья китайцев найдутся везде, включая этот жалкий аэропорт.Вас перехватят на взлётном поле раньше американцев и доставят в китайское посольство. Прямо сейчас консорциум латвийских банков начинает переговоры о кредите в Шанхае — после 2022 года выводилово денег из России через Прибалтийский Ландромат прекратилось, им больше не с чего кормиться, дыра в бюджете растёт, а Брюссель не шлёт транши даже на гей-парады — хотя, конечно, требует «помогать Украине». Поэтому латыши (литовцы?) не посмеют нам помешать. А американцы — ну, ваше счастье, наши отношения с ними ещё не настолько плохи, чтобы Вашингтон стал штурмовать посольство или посольские машины КНР, да ещё в третьей стране.

План товарища Си выглядит прекрасно — за одним «но». Даже самые джеймсбóндовые агенты не смогут активироваться и прискакать на место за ноль-ноль-семь оставшихся минут. Это значит, что Си Вэньси́нь — вернее, китайские Игроки, стоящие за ним, — планировали данную операцию одновременно с американцами — как перехватывающую операцию. Блистательно: морские котики припирают меня к стенке, но тут появляется банда панды, и я падаю в объятия спасителям.

— После этого мы доставим вас частным бортом в Гонконг. Где вы всего лишь будете заниматься тем же самым, чем раньше.

— Но в интересах Китая? — уточняю я с видом будто взвешиваю предложение.

— Как я уже отметил, вы весьма умны. Разумеется, — добавляет он торопливо (самолёт вздрагивает на латвийских кочках), — ваша деятельность никоим образом не будет направлена против русских интересов.

Я молчу; поспешность и готовность выложить ВСЕ карты и выдаёт его — значит, я им нужен: больше, чем Си показывает. А, значит, на этом можно сыгрануть.

— Деньги, как я понимаю, вас не интересуют, они у вас есть — просто напишите любую сумму, я её уже утвердил. А что касается ваших, кх, кх, личных проблем — уверяю вас, любая китайская девушка, любая на ваш вкус, готова будет стать вашей женой — и матерью ваших детей, буде вы того пожелаете. Китаянки искусны и на кухне, и в любви — и, в отличие от европеек, никогда не выносят мозги мужьям: воспитание.
Англоязычный синоним слова «агентура» (asset).
Столица Евросоюза (ЕС), куда на момент описываемых событий входила, ла-ла-ла, Латвия.
— Но девушка, конечно, будет в звании не ниже майора госбезопасности? Меньшее я почту за оскорбление.

— Перестаньте паясничать! (Самолёт замедляется.) У вас три минуты. Отакáр! (Я таки пробил его на эмоцию; Си Вэньси́нь полагает, что поставил меня в цейтнот — но на самом деле и себя тоже.) В Российской Федерации вас уволили из государственного медиа-холдинга за прорусские взгляды. В Российской Федерации вы в шаге от уголовного дела за то, что расследовали антирусскую деятельность литературных организаций: фигуранты ваших публикаций на свободе, но этого не скажешь о вас. Что дальше? Прыжок из окна, как тот ваш знакомый — Егóр Погрóм?

Две минуты.

— Но это, конечно, не все ваши условия?.. — продолжаю кочевря́житься я.

Он достаёт из портфеля ручку с листом бумаги — всё в логике, арсенал писателя — кладёт на раскладной стол, выдвинутый из подлокотника кресла. Тихо:

— Прямо сейчас вы в свободной форме напишете и передадите мне обязательство о готовности активно и деятельно сотрудничать с Военной разведкой Китайской Народной Республики. Я сразу пошлю сигнал активации, и уже в понедельник вы будете ужинать в лучшем отеле Гонконга.

Я смеюсь:

— Я помог бы вам — Китаю — и так, господин Си Вэньси́нь. Однако для этого вы должны рассматривать меня как равновеликую величину, а не как вашу марионетку. Я — русский человек, родился в России, вырос в России, люблю Россию, умру в России. (Последнее, хи-хи, сейчас не очевидно — но играть с покерфейсом!) Я никогда не пойду на столь унизительные условия. Кому как не вам — с «эпохой неравноправных договоров» — это понимать.

— Хорошо, — мгновенно перестраивается он; ручка, лист и стол исчезают, — я патриот своей страны, как и вы. Уважаю вашу позицию. И в знак уважения — окажу посильную помощь.

В китайский портфель переходят ноут и мокрый телефон; в мои руки — спички и сигареты.
Намёк на «столетие национального унижения» (18491949), когда западные державы и Япония, пользуясь превосходством в силе, навязывали Китаю неравноправные (невыгодные для него) внешнеполитические отношения.
Мой план строится на том, что нас не будут штурмовать немедленно — самолёт ещё потягают по аэрополю, отгоняя туда, где можно всё провернуть. Тактика американцев: поскольку в любом, даже самом жалком государстве наподобие Латвии нельзя так просто арестовать «врага США» (верней, можно — однако тогда потребуется обосновать его вину перед национальными властями, запускать механизмы экстрадиции, судачить в местном суде — месяцы и годы) — следовательно, этого человека лучше всего похитить на ничьей земле, без участия локальных (в моём случае — латвийских) спецслужб. В аэропорту!

Значит, надо смешать им карты.

Самолёт останавливается. Все встревожены — внезапная смена курса, враждебная страна, где русские на законодательном уровне лишены элементарных гражданских прав, точно негры в бело-расистской апартеидной ЮАР.

Я смачиваю китайские сигареты одеколоном (женщины любят носом — хотел произвести впечатление на Зофи́ю, девушку, к которой в Калининград, — но надо уметь сжигать), запаливаю сигареты спичкой, вспыхивают разом, подношу к вентилятору над пассажирским креслом, врубаю струю воздуха — адский синотабак дымит вчёрную; я ору:

— ПОЖАР! ВСЕМ ЭВАКУАЦИЯ!

Оз подыгрывает мне, командуя через динамик:

— КОМАНДА — АВАРИЙНЫЕ ТРАПЫ! ИДЁМ ПО УКАЗАТЕЛЮ К БЛИЖАЙШЕМУ ЭВАКУАЦИОННОМУ ВЫХОДУ! НЕ БЕРЁМ БАГАЖ, КРОМЕ КОШЕК! НАША САМАЯ БЕЗОПАСНАЯ В МИРЕ АВИАКОМПАНИЯ БУДЕТ РАДА ВИДЕТЬ ВАС ВНОВЬ! НАПОМИНАЕМ, ЧТО ПРЯМО СЕЙЧАС ВЫ МОЖЕТЕ ОФОРМИТЬ КАРТОЧКУ «АЭРОФЛОТ-БОНУС»!

В суматохе я куда-то кидаю чадящую пачку — начинает гореть по-настоящему; в замкнутом пространстве воцаряется ад.

Я бросаюсь к выходу, сдёргиваю пломбу, легко — в раже всё делается легко — проворачиваю рычаг аварийного открывания, отваливаю люк, из-под пола к аэрополю детской горкой выбрасывается мягкая аппарель, усаживаюсь на край — как там в инструктаже безопасности, который никто не смотрит? — если наклонить голову, её грохнет — или, наоборот, нельзя держать вертикально? — в спину дым, уже скатываюсь; за мной — ещё и ещё; кто-то чуть не сносит мне череп чемоданом (гóрьковские мещане, сказали ж вам: НЕ БРАТЬ ВЕЩИ); краеглазно различаю чёрные автомобили прямо на аэрополе: по мою душу, а может, не помою, — но надо продолжать.
Именно так был в 2014 году был похищен «русский хакер» Роман Селезнёв: американские силовики взяли его в аэропорту Мальдивских островов, запихнули в зафрахтованный самолёт — и вывезли в США, где уже судили «ручным судом» в подконтрольной юрисдикции; Селезнёв был освобождён лишь десять лет спустя в рамках обмена заключёнными между Москвой и Вашингтоном.
Если вам кажется, что описанным образом подпалить самолёт невозможно — вспомните автокомментарий к «Таинственному острову» Жюля Верна, который «сознательно исказил формулу пороха, дабы не вводить в искушение мальчишек».
В каком плане? Повести толпу к забору аэрополя, перелезть (колючку!) и дальше пробираться на Псковщину через обезлюдевшие латышские мызы? Нет. Слишко много непросчитываемых переменных.

Кричу:

— САМОЛЁТ МОЖЕТ ВЗОРВАТЬСЯ! СПАСАЕМСЯ! ВСЕ К АЭРОПОРТУ!!!

Толпе на эмоциях надо лишь задать цель — и толпа всё доделает сама. Десятки людей, кувырнувшиеся с полудюжины трапов, бегут, и бегут, и бегут. Словно в фильме про зомби-апокалипсис, мы несёмся через аэрополе, прём прям на терминал.

Как всеееегдааа исккключчиттеллно сооообразззительные прибббалты забывают заблокировать двери, через которые на перрон только что вышли пассажиры параллельного рейса — мы врываемся внутрь.

Этап первый пройден.

Оглядываюсь.

Наш бывший самолёт полыхает вдалеке факелом.

Спички шти́рлицам не игрушка.

Вот бдь.

«Слишком хорошо — тоже плохо», — вспоминаю любимые фразы моего лучшего друга Ми́ши.

Как я буду жить, если кто-то, подобно ему, вновь умрёт, спасая меня?

В терминале беру настенный огнетушитель, херачу дном о витрину. Трещины на Троéщине… ещё… Ну давайте, балтийские тигры, хватайте меня, чтобы меня схватили не американские спецслужбы, а местные, вы, а потом — сыграть на противоречиях: это есть мой план. Простой и надёжный, как финка НКВД.

— ДА ЗДРАВСТВУЕТ ЛАТВИЙСКАЯ ССР! (Звон стекла — или звон в голове?) ВЫ НАМ ЕЩЁ ЗА НЕИЗВЕСТНОГО СОЛДАТА ОТВЕТИТЕ! (Или его в Эстонии снесли? Что за страна-анекдот, даже Словакию и Словению реже путают.)

Наконец подбегают какие-то в чёрном с жёлтым — раж закончился, как и всё, он не продолжается вечно. Колебание воздуха позади-над шеей. Полицейский шокер — то ли то я сам вырубаюсь из-за энергоистощения?

«Ещё одно, — говорит Си Вэньси́нь (в моём воспоминании — или воображательно?) — третий конфликт в художественном произведении, после глобального и межличностного, самый незаметный и сложно передаваемый, — внутренний. Внутренний конфликт. Лишь решив его, герой может разрешить эти два другие конфликта. Именно в таком порядке, запомните».

На киноплёнку моей сетчатки словно хлещут растворителем — аэропортовый мир плавно теряет краски, лишается тяжести, испаряется, увядает и исходит на нет ничегóйно-белыми пятнами.

«Вот вы́, Óто, — продолжает Си (значит, всё-таки брéжу), — в чём ваш внутренний конфликт? Мне кажется, ответ можно найти прямо в этой главе, ыумм?»

Я хочу ответить ему — как-то поразнобрóдь, на другой вопрос, что «вы так и не сказали, чему научились у Чернышéвского» — но гравитация фантастически-романно меняет вектор, пол поднимается на 90°, бьёт меня всею плоскостью, и всё окончательно заполняет благостный белый свет.
Шаг Второй

Зов к приключениям

(22 апреля 2024 года)

Шаг ???

В брюхе кита

(21 апреля 1943 года)

Мальчика звали Фримен Мейсон. Отец, великий исследователь Внутренней Азии Кеннет Мейсон-старший, сократил его имя до «Фри». Мальчик не любил это имя. Но ещё больше он боялся отца.

Их автомобиль — фырчáвый узкомóрденький «Остин-7» с мотором «10 лы сы» — бежал вдоль мильных камней на северо-восток. Мелькнули рабочие окраины Лондона со крест-накрест ополосанными окнами — как будто наклеенные бумажные ленты упасут от бомбы! — и пошли добростароанглийские поля́, фермы и церквушки с рассветной росой на стенах, землянично-кирпичные усадебки со свежими бутылками у порога — изо дня в день, распорядочно, их привозил трёхколёсный велосипедист молочника, возвращаясь на закате, когда хозяева оставляли опустевшую тару вместе с монетами на три пенни, для́ этот вековой цикл: сама мысль, что кто-то может украсть медь или стекло, была столь же абсурдной, как высадка на Британские Острова после Вильгельма Завоевателя (877 лет назад!): здесь ничто, кроме продёрнутой в дверной ручке утренней газеты, не напоминало войну.

— У тебя сегодня экзамен, Фри! — Отец вёл сам, пóвечер отпустив шофёра (как всякий отпрыск аристократической семьи, Фри знал разницу между шофёром и водителем), да ещё и взяв самый неприметный автомобиль из домашнего парка: значит, дело предстояло скользкое, серое.

Понимание этого, а также новость об «экзамене» совсем лишили мальчика уверенности, но возможный гнев Мейсона-старшего пугал ещё больше, и Фри почёл за благо никак не вы́казаться. И вообще, чем больше молчишь, даже если у тебя ПОЛНЫЙ ШВАХ, и не дружат девочки, и шпыняют в школе, — тем лучше. Кеннет мог взорваться яростью из-за сущего пустяка, оттого, что у Фри под ботиночком скрипнула половица.

— Итак, сначала мы едем в Блетчли-парк, а потом, вероятно, в Доус-Хилл. Что вам известно, юный джентльмен, об этих местах?

— Блетчли парк, —



Fili mi,



В приключенческих книгах наподобие Буссенара (Буссенар был француз, но отец с охотцей выдавал из домашней библиотеки «Капитана Сорви-Голову» и «Ледяной ад», поясняя, что «нужно знать логику врага») ежестраничные убийства выглядели развлечением, развесёлой игрой юных аристократов без родительского присмотра, тогда в реальности

— Молодец, — сказал Кеннет Мейсон.

Это была единственная похвала, которую Фри услышал от отца за всю жизнь.

И это было жутче убийства.
С 1936 года вместо медного пенни стали чеканить бронзовый, но обитатели английской глубинки находили сию новацию дурновкусием.
Austin Seven — самая популярная (и потому самая примелькавшаяся) малолитражка в предвоенной Англии.
В английском, как известно читателю, нет единственного числа второго лица — «даже к своей ручной крысе джентльмен обращается на "вы"»; а в тех редких случаях, когда требовалось «ты», Кеннет Мейсон архаично рёк «thou».
Сын мой (звательный падеж — лат.).

Вопросы для самоанализа
В каком ещё классическом произведении русской литературы (чей писатель многажды цитируется здесь) одна из сюжетных линий повествует о сложных отношениях между героем и его отцом-исследователем Внутренней Азии?

Я выкладываю свои тексты бесплатно, однако писательство — это труд, который, как и любой другой, заслуживает вознаграждения.

Поэтому мне будет приятно, если вы перечислите мне посильную сумму:

→ на банковскую карту: https://www.tinkoff.ru/cf/8smuWlwNoMQ

→ на BTC (для сторонников левых идей — цифрового антикапитализма): 16QMwRmqjQN1BxTYADgj9JwgpatqNKrr6

→ на USDT TRC20 (для сторонников правых идей — рейгановского доллара): TBMCgKfRniccdHd7pRgqzMQY6GLqGqncNW